Александр Мазурицкий. Книги для освобожденных районов

С первых дней освобождения западных областей страны от фашистской оккупации в них начинала возрождаться культурная жизнь. Работать приходилось в крайне тяжелых условиях. Библиотекари трудились в полуразрушенных зданиях, без отопления и света, испытывая нужду в самом необходимом, при острой нехватке книг. Их искали в подвалах, на развалинах домов. Находили в изорванном, истерзанном виде, приводили в порядок. К сожалению, нам очень мало известно о тех людях, которые возрождали библиотеки.
16 декабря 1941 года был освобожден город Калинин (Тверь). Благодаря героическому труду библиотекарей и жителей города, уже в феврале 1942 г. областная библиотека начала обслуживать читателей.
Сотрудники Ставропольской краевой библиотеки собирали книги по квартирам, различным организациям. К работе был привлечен весь читательский актив. Было собрано несколько тысяч книг для восстановления главной библиотеки края. Спустя 15 дней после освобождения города, в марте 1943 года начала свою работу областная библиотека города Ростова-на -Дону.
По всей стране был организован сбор книг для пострадавших районов. Книги собирали в непострадавших от оккупации городах и селах Российской Федерации. Тысячи книг для библиотек Украины передали рабочие ленинградского завода им. С. М. Кирова. Десятки тысяч томов поступило в освобожденные районы из Азербайджана, более 100 тыс. книг собрали в Казахстане. Практически во всех центральных газетах публиковались короткие заметки о помощи библиотекам освобожденных районов. При ознакомлении с периодикой военных лет в одной из газет я обнаружил обращение семьи московского врача Королева с призывом оказания помощи освобожденным районам: «Мы, родители безвременно погибшего нашего единственного сына Георгия Королева, студента третьего курса Астраханского государственного медицинского института, отдаем его книги освобожденному от фашистской оккупации городу Воронежу в восстановительный фонд областной библиотеки. ……. Призываем всех граждан нашей Родины помочь загладить тяжелые потери, понесенные от фашистских зверей. Восстанавливая нормальную жизнь в освобожденных районах, мы тем самым приближаем час окончательной победы над фашистскими варварами».
Этот факт крайне заинтересовал меня, и тогда я решил обратиться в Воронежскую областную библиотеку. Ответ не заставил себя ждать. Из библиотеки мне сообщили, что в 1943 году поступили книги из Государственного фонда литературы, созданного для пострадавших библиотек. Среди этих томов были и книги, полученные в дар от семьи Королевых. Каждая из них отличалась тем, что на них стоял специальный штамп «Памяти Георгия Королева – студента-медика 1922-1942 г.г.». Другой информации по этому вопросу библиотека не располагала. Кроме этого мне сообщили, что местные краеведы неоднократно делали попытку установить, кто именно являлся отправителем этих книг, но все они не увенчались успехом.
Ниточка поисков обрывалась, искать в Москве людей по фамилии «Королевы», имея только инициалы, было бесполезное занятие. Но мне повезло, в одной из газет я обнаружил полные имена и отчества Королевых. Имея дату рождения их сына, можно было предположительно определить примерный возраст родителей. Все эти данные я предоставил в один из киосков Мосгорсправки у метро «Речной вокзал». До сих пор помню тот час ожидания и те круги, которые я выписывал шагами вокруг киоска.
Лев Никитович Королев среди проживающих в Москве не числился, а вот с Дарьей Зиновьевной повезло больше. Мне сообщили, что в настоящее время она проживает в элитном доме для ветеранов рядом с г. Химки.
Я опоздал на несколько недель. Дарья Зиновьевна скончалась. Но результат моей поездки все же был. Я получил адрес и номер телефона ее дальних родственников. На следующий день я был у них и слушал рассказ о судьбе семьи Королевых.
В 1916 г. молодой выпускник Дерптского медицинского института Лев Королев получил назначение в первую московскую артиллерийскую бригаду. В 1917 году бригада перешла на сторону восставших и принимала участие революционных боях в Москве. Лев Никитович оказывал медицинскую помощь раненым. Через два года в клубе художников-кубистов он познакомился со своей будущей женой, которая в это время работала в справочно-информационном бюро Наркомпроса. Л.Н.Королев получает назначение на Юго-Западный фронт и Дарья Зиновьевна едет вместе с ним. Вместе они участвовали в боях за Перекоп. А затем была служба в гарнизонах, командировка в Улан-Батор и нигде они старались не расставаться.
Как и в тысячи других семей, война принесла в их дом большое горе — они потерял сына Георгия. Во время эвакуации он тяжело заболел и скончался. Но горе было тогда общим, и они старались мужественно перенести потерю сына. Они предприняли все возможное, чтобы сохранить добрую память о сыне. В семье Королевых любили книги, многие годы они собирали библиотеку, в создании которой активно участвовал и Георгий. Это были лучшие произведения русских, советских и зарубежных классиков. Узнав, что проводится сбор книг для пострадавших районов, Королевы решили обратиться в Госфонд литературы (об этой организации постараюсь написать отдельно).
По согласованию с управлением Госфонда на каждую из 500 книг, отобранных для передачи, был поставлен специальный штамп. В этот период шел процесс восстановления Воронежской областной библиотеки, и Королевым было предложено отправить книги туда.
Хотелось бы, чтобы в год юбилея Победы мы отдали дань уважения и тем, кто из руин и пепла восстанавливал наши библиотеки, вспомнили о семье московского врача Королева, обо всех тех, кто передавал книги в освобожденные районы.
https://fbcdn-sphotos-b-a.akamaihd.net/hphotos-ak-xap1/v/t1.0-9/11082643_952492991449369_5875257556237839729_n.jpg?oh=8347d3ea1d377c30002789c91752e2dc&oe=55A69918&__gda__=1436786116_7488324c2f852d20a4449de3147c3cd9

Массовые библиотеки сегодня. Размышления специалиста

Светлана Николаевна Просекова много лет возглавляла Московскую городскую библиотеку им. Н.А.Некрасова, до того работала в Библиотеке Ленина (в одном отделе со мною, через две двери), в секторе социологии книги и чтения. Таких знатоков библиотечного дела сейчас в стране — по пальцам перечесть.
(Любопытно, что она упоминает много такого, о чем я писал лет тридцать назад и до недавних пор считал, что это похерено окончательно и бесповоротно).
Здесь я приведу лишь ссылку на ее статью — сам не знаю, в каком журнале. Если материал вызовет интерес, прошу комментировать здесь, а я перешлю ей комментарии. За все не поручусь, но то, что покажется ценным — обещаю.
http://sb.litera-ml.ru/assets/files/Fulltext/2-2015/Prosekova_2_15.pdf

Так уничтожали библиотеки

Как спасали библиотеки

Pulp fiсtion как зеркало национальной рожи

В ГП меня частенько ругают за то, что я перевожу, подчас, совсем уж никчемное чтиво. Вынужден признаться, что так оно и есть.
(Это, кстати, довольно интересно с точки зрения социальной психологии. Если бы не лень, давно уже мог бы написать монографию о pulp fiction и потребляющем это дело обществе.)
Сейчас перевожу кошмарный (с эстетической и литературной точки зрения) роман «Internationally bestselling author Anne Rice». Ребяты, это уже за гранью добра и зла! Общество, в котором такое дерьмо пользуется большим спросом, не имеет права на существование.
Я же, похоже, изменник Родины, потому что помогаю навязывать эту пакость своему народу.
Но как же за неполных двадцать лет изменился — в смысле качества литературы — репертуар той редакции, с которой я работаю!

Муркеты, б…, муркеты, кругом одни муркеты.

PS. Чтобы не отвечать на вопросы: чего, дескать, с ними работаешь, отвечу сразу — из-за лени. Лень бегать по издательствам и доказывать, что я опытный и неплохой литературный переводчик. Писать пробники, точно зная, что, если работу мне дадут, все будет совсем не так.
Кому надо — пускай доказывает. А «я  себе уже все доказал».

«А сам ты до империалистической войны гайку точил, после гражданской войны гайку точил, первый поход Антанты, второй поход Антанты… И во время нэпа гайку точил, и во время пятилеток гайку точил, война кончилась, папка мой убит, я имею в виду — твой сын убит, — ты вернулся покалеченный и опять гайку точишь! Большая, наверно, та гайка, если всю жизнь точишь — никак выточить не можешь…» (М.Л.Анчаров)

В который раз о важных мелочах…

(http://www.roslyakov.ru/cntnt/verhneemen/noviepubli/gamlet_por.html)

Александр Росляков

ГАМЛЕТ ПО-РУССКИ – ЧТО НЕ ТАК?

В жизни полно стереотипов – например, что Гамлет был субтильным мечтателем, рефлектирующим над абстрактным «быть или не быть», как его сыграл в известном фильме Смоктуновский. Но когда еще на филфаке МГУ я стал читать «Гамлета» в оригинале, изумился, что это совсем другой текст, мало похожий на наши переводы.

Герой – одышливый толстяк (he’s fat and scant of breath) довольно разбитных манер; но наши переводчики традиционно пудрят его шуточки с Офелией: «– Lady, shall I lie in your lap? – No, my lord. – I mean, my head upon your lap?.. Do you think I meant country matters?» У нас это переводится: «– Могу я прилечь к вам на колени? – Нет. – То есть положить голову вам на колени?.. Думаете, я имел дурные мысли?» На самом же деле Гамлет здесь обыгрывает грубое название женского полового органа, созвучное «country».

Но при этом он язвительно умен, и его трагедия не в рефлексии, а в более практичном – невозможности занять отчий трон при окружающем коварстве и недостатке навыков, которых не успел додать ему отец. Кстати и призрак того – «идеального правителя» – выступает с некой долей будничности: «призрак заходит», «призрак уходит», – пишется в ремарках. Гамлет за ним гоняется с очень понятной целью: установить и наказать виновных в его гибели – и тем исправить непорядок в Датском королевстве.

Но в пьесе еще масса вторых и третьих планов; Шекспир сумел увязать в ней самое высокое с самым низким, даже животным – чем отличалась еще разве Библия, где тоже во весь рост явлено и то, и то… Хоть взять, как принц с какой-то античной нестыдливостью учит мать, как, извините, подавлять в себе дурную похоть к отчиму…

Но самое, может, интересное в герое – отношение к Офелии, где тоже видятся два плана. Первый – фривольная забава с той, кому по рангу положено сносить все его прихоти. Он дарит ей какие-то вещички, сочинят, а скорей ворует для нее чьи-то стишки – подобно Германну в «Пиковой даме» Пушкина. Но тот, копируя из немецких романов свои любовные письма к Лизе, желал только добыть через нее карточный секрет графини. У Гамлета ж за этим первым планом брезжит и второй, показанный загадочным намеком. Вот настоящий призрак – любви, полной недоверия к дочке врага-Полония; но чаще всего такова и есть любовь – исполненная всякого сомнения и недоверия. И к ней Шекспир подходит крайне заковыристо – в отличие от более простого для него подхода к призраку Гамлета-старшего.

Пик этой темы приходится на центральный монолог героя «To be or not to be» – увы, на русском очень слабо отражающий оригинал. Стихи вообще переводить трудней всего, ибо они сложены из образов, а образный строй одного языка не совпадает с образным строем другого. Русская «Кузькина мать» непонятна англичанам; и наоборот, их «raining cats and dogs», дождь кошками и собаками, что означает проливной, нонсенс для нас. И для переводчика всегда дилемма: переводить этими «кошками и собаками» – или по сути образов.

Первое проще – но делает стихи сухими, скучными, так как дословный перевод метафор не звучит на другом языке. Второе требует фактически написания нового стихотворения, для чего нужен талант, равный таланту автора. Но даже если это равенство и есть, такое чудо как рождение стихов не обязательно один гений может повторить вослед другому – и это уже будет далеко от самого оригинала.

В итоге у нас более-менее удачных стихотворных переводов раз-два и обчелся. Это перевод Бунина «Поэмы о Гайявате» Лонгфелло, сонеты Шекспира в переводе Маршака, «Вечерний звон» Козлова, «Горные вершины» Лермонтова – вот, пожалуй, и все. Великая античная поэзия вообще на русском не жива и не мертва, хотя над ней бились и Пушкин, и Фет, и другие. Пушкинский «Памятник» – очень вольная фантазия на тему гениального «Exegi monumentum» Горация, звучащего по-русски плоско и убого.

Еще занятен перевод Цветаевой известной автоэпитафии Овидия. В оригинале – всего четыре строки, а в стихотворении Цветаевой «Идешь, на меня похожий» аж 28, но сам дух шедевра, хоть и в чисто женской передаче, передан точь-в-точь!

Монолог же Гамлета с первых строк приводит в затруднение даже знатоков. Шекспир пренебрегал знаками препинания, и потому неясно, как понимать слова: «Whether ’tis nobler in the mind to suffer the slings and arrows of outrageous fortune». В зависимости от того, к чему отнести «in the mind», возможны два прочтения: «Достойней ли для души сносить пращи и стрелы оскорбительной судьбы» или «Достойней ли в душе (т. е. внутри себя) сносить пращи и стрелы…» Вроде не велика разница, но этот заход задает смысл дальнейшему: речь о душе или о манере поведения?

Если о втором, то последняя фраза монолога, обращенная к Офелии: «Помяни меня в своих молитвах», – звучит скорей присловьем. Если о первом – имеет более глубокий смысл, закрытый от нас этими «сложностями перевода».

Во всем монологе адекватно переведена только первая строка: «Быть или не быть – вот в чем вопрос». Все остальное, переведенное дословно: «пращи и стрелы», «море смут», «заснуть, забыться»; «красивая Офелия, нимфа» – звучит по-русски из рук вон. Откровенное «that flesh is heir to», означающее что-то вроде похотливой плоти, у нас вообще не переводилось никогда…

Вот для понимания того, о чем я говорю, один смешной пример. В пору моей учебы я задружился с четой лингвистов-англичан, они просили разъяснять им наши идиомы, и я им разъяснил такую: «Скатертью дорога». Это де говорят самому дорогому гостю при прощании: чтобы дорога от тебя была ему гладка как скатерть. Они все поняли – ну, и понятно, как потом на этом оконфузились.

Еще одной француженке, мнившей, что знает русский как родной, я на простом примере объяснил, что это не так. Сейчас, говорю, расскажу анекдот – и будут смеяться все кроме тебя, потому что ты не поймешь, что тут смешного. И рассказал: «Командир строит роту: «Кто знает иностранные языки, шаг вперед!» Двое вышли, он спрашивает первого: «Какой язык знаешь?» – «Да мы пскопские…» Командир бух ему в ухо, спрашивает второго: «А ты какой язык знаешь?» – «Да чего уж там, кляпай!..»» И действительно засмеялись все кроме нее.

То же и здесь: другой строй образов, другой облик, ритм слов не позволяют передать по-настоящему богатый смысловой начинкой монолог. Но больше всего не повезло его концовке, где, может быть, сидит самое главное. Если счесть, что Шекспир ведет речь о душе, тогда вот что выходит.

Речь начинается с глагола «to be» под знаком вопроса – но посмотрите, чем заканчивается:

The fair Ophelia! Nymph, in thy orisons

Be all my sins remember’d.

Вот несколько самых известных русских переводов этого:

Офелия! О радость! Помяни

Мои грехи в своих молитвах, нимфа. (Пастернак)

Прелестная Офелия, о нимфа,

В своих святых молитвах помяни

Мои грехи. (Гнедич)

Офелия? В твоих молитвах, нимфа,

Да вспомнятся мои грехи. (Лозинский)

Но ни один перевод не передает вложенный Шекспиром в эти строки смысл; Лозинский как-то пытается передать шекспировский императив, но и у него это не играет.

Тут же вот в чем вся изюмина. Вместо обычного притяжательного местоимения «your», без признака числа в английском, Шекспир ставит старинное «thy» – число единственное с привкусом особой близости и пафоса. Из той же высокой лексики и «orisons» вместо «pray»; по-русски и то, и то – молитва. Но главное – вот этот оборот: «Be all my sins remember’d». Кабы Шекспир хотел сказать: помяни мои грехи, – он, вообще большой любитель простых слов, так бы и сказал. Но он избрал эту многозначительную форму, что-то вроде: «Да будут все мои грехи помянуты…» – с непередаваемой по-русски прямой перекличкой этого «to be».

Монолог, заходящий с этого глагола в вопросительном ключе, кончается им же в виде страстно обращенного к Офелии императива. Круг замыкается, и вот ответ – как, чем преодолеть эти неблагозвучные на русском «slings and arrows» и «sea of troubles»? Молитвами Офелии, любовью к ней! То есть Гамлет вдруг видит в ней какой-то самый состоятельный залог – но шквал событий затем гонит его прочь, остается лишь мгновенное озарение, к которому он больше не возвращается. И может быть, в чем я подозреваю тайную мысль Шекспира, и напрасно.

Тайную – поскольку вставь он это явно в драму в модном при нем криминальном жанре, могло бы не потрафить тем грубоватым зрителям, на чей счет жил его театр «Глобус». А он был очень чуток к современной ему конъюнктуре – но как гений жанра исподволь вмещал в него и то, что улетало за пределы времени.

В русских переводах эта концовка как бы проходная, в оригинале – ключевая: именно «да будет!» Но из-за различий словоформ по-русски не передается то, что у Шекспира натягивает на одну струну весь монолог. Там это «to be» еще проходит и в середке: «To die, to sleep… ’tis a consummation devoutly to be wish’d». (Умереть, уснуть – вот самое желанное.) «To be wish’d» – опять не имеющий в русском подобия императив; Шекспир же это емкое «to be» проводит через всю тираду, варьируя и разминая этим смысл главного вопроса. Сначала это знак сомнения, потом самоубийственного утверждения, и под конец – чудесного спасения. Но поглощенный иным Гамлет не хватается за эту соломинку – и не выплывает в одиночку из убийственного омута…

Что бы я тут еще хотел сказать. Сейчас на наших площадях и в душах накипает этот же вопрос: «To be or not to be?» Мы словно оказались в шкуре Гамлета – лишенные былой славы и величия своей державы, захваченной коварным супостатом. Он знай ее потягивает, как «левый» король Клавдий королеву – но как, какими доводами разума отвадить ее от пагубных щедрот держателя праздной и бесплодной нефтяной постели?

То правда, что другого нет – но и не будет, пока сквозь брань и хитроумные ходы наших протестантов не восстает это любовное «to be» к Офелии, переводящее тяжкий знак вопроса в знак ответа. Для нас эта Офелия, с которой промахнулся неудачный принц – наша Родина. И наше «быть или не быть» обречено на ту же неудачу без опоры на что-то более глубокое и коренное, чем те же плутни и коварство, которые сгубили Гамлета при всем его хитроумии…

А может, стоило б ему не дурить, а полюбить чистую девушку, погибшую не без его же помощи – он, укрепив и успокоив этим свою душу, и смог бы навести порядок в Датском королевстве!

О говорящих фамилиях. Снова и опять

Как же все-таки обходиться с ними?
Не знаю, рассматривал ли кто-нибудь такой вариант – переводчик сочиняет пояснительный абзац, в котором сообщается, что персонаж за то-то и то-то получил некое прозвище, после чего смело это прозвище употребляет. Тогда говорящая фамилия не будет так сильно резать глаз, как это всегда бывает, если среди Смитов и Джексонов появляется Недотепинс. Дескать, «настоящего имени его давно уже никто не употреблял, а все, хоть за глаза, хоть в глаза называли его Недотепинсом, поскольку просто обозвать человека – даже такого — недотепой было бы излишней грубостью».
И лишь после такого введения употреблять говорящую фамилию.
(Кстати. Я всю жизнь был уверен, что фамилия Далмахой — персонаж из «Сент-Ива» Стивенсона – порождение переводчика. Человек, который все время дает маху. Сегодня с утра, задумавшись (в который раз) о говорящих фамилиях, полез таки в Интернет, чтобы узнать, как его звали на самом деле, и с изумлением узнал, что он Dalmahoy от рождения. Зато рядом с ним другая полуговорящая фамилия Sheepshanks, переведенная как Овценог, но там уже подыграл сам Стивенсон или Квиллер Куч, написавший последние шесть глав романа после смерти автора.)

Еще об искусстве и ремесле

…Как-то американский теоретик Т.Монро опубликовал свои мысли. Книга, очень полезная для ума, ибо выяснилось, что в момент прозрения теоретик насчитал более 400 видов искусства, куда включил и низменное искусство стрижки овец и великое искусство на ровном месте создавать философские теории. Такая тщательность благосклонно была встречена интеллектуалами и фермерами, но когда состояние экзальтации у Т.Монро прошло, стало понятно, что для разговора об искусстве нужны какие-то критерии. Сам термин, заметим, вносит путаницу, поскольку имеет два значения: искусство как сфера деятельности и как синоним хорошей сноровки при стрижке овец. Вообще, разговор об искусстве состоит преимущественно из междометий.
…
Итак, всякая разумная деятельность человека – скажем торжественней, созидание, – предполагает одно ерундовое условие: качество. Это еще не решение, но уже зацепка. Рассуждения о бессознательном творчестве не рассматриваются, поскольку это сфера микробиологии, а качество достигается совсем просто – за счет мастерства. Мастерство преимущественно отвечает за форму, да, но так устроен мир, что без формы – и содержания не бывает.
Первая фаза мастерства – ремесло.
Впрочем, кто-то постоянно портит общественное мнение, распространяя слух, что ремесло мешает художнику в полете. И у летчиков, как и у танцоров, все упирается в эту простую вещь – в ремесло. Кстати, любимый народом С.Дали, сказавший новое слово в живописи – и слово это «кич», – оставил художникам-потомкам десять великодушных заповедей. Десятая гласит: художник, не бойся совершенства, тебе его не достичь.
Дали был весьма кривоногим персонажем, но мысль здравая.
Ремесло, под которым обычно понимают добросовестный навык, дело все равно правильное. Настоящее ремесло тоже явление редкое и не всем оно по зубам, хотя некоторым умельцам удается имитировать внешние признаки.
Целиком — здесь:
http://anti-pov.livejournal.com/61274.html
и здесь
http://anti-pov.livejournal.com/61507.html

У кого что болит…

Конечно, речь не о библиотеках. Но о книгах, поскольку в них все слова имеются, и о чтении, ибо книги для оного занятия предназначены.
С одним из тех самых слов, котрые в книгах пишутся и печатаются, чтобы их читали, и возникла проблема, так проблема! Давно возникла, не первый год.
Можно ли употреблять слово «однажды» в будущем времени. («Однажды я выйду в колымскую тундру»). Вот, режет мне оно, при таком употреблении, глаз и ухо, как нож вострый. Я согласен видеть «однажды» только в прошедшем времени, а в будущем употреблять «когда-нибудь», «как-нибудь»…
«Однажды … я из лесу вышел».

Но вот я набрал в «Гугле»: «Однажды ты увидишь». Результатов: примерно 4 410 000.
«Когда-нибудь ты увидишь». Результатов: примерно 2 940 000.

Возможно, я заблуждаюсь. Но «здесь умрет Бикара, один из всех, иже были с ним». А может и не умрет, а убедится, что глубоко неправ, и покается. Все бывает.

Аутентичность

И о какой аутетнтичности, спрашивается, может идти речь, если в переводах с английского (не только моих, но и, пожалуй, всех переводчиков на русский) действующие лица чередуют в обращениях «ты» и «вы»?